"И штатские надли шинели", Бардин С.М.
Вот что пишет о Лупенкове в своей книге Бардин:
«Лупенков учитывал, что ополченцы ещё не привыкли к воинской дисциплине, и почти не употреблял слово “приказываю”, я бы даже сказал, тактично обходил его. В то же время в нем заметно проглядывала присущая кадровым военным приверженность к субординации, и он строго следил за тем, чтобы приказания старших неукоснительно выполнялись младшими командирами.
Подобная характеристика возвращает к мысли, что офицер и педагог капитан Лупенков очень хорошо понимал важность своего назначения, где принялся с полной отдачей за работу по обучению бойцов.
Вот ещё одно воспоминание Бардина:
«Усилия комбата не прошли даром. Наш батальон стал походить на тугую пружину, которую чем больше сжимаешь, тем она сильней сопротивляется. Перемену в батальоне почувствовали и враги. Теперь они всюду натыкались на жесткую оборону, терпели урон от наших активных действий. Не проходило дня, чтобы батальон не нанес врагу удар, чтобы кто-нибудь из наших бойцов или командиров не совершил подвига. Фронтовая и армейская печать неоднократно писали о боевых делах нашего батальона, и имя Лупенкова скоро стало известно не только в дивизии, но и всему фронту.»[2]
Эти воспоминания о Лупенкове написаны Бардиным спустя 35 лет после войны.
Нам удалось найти и первую книгу Бардина об ополченцах, написанную ещё в 1942 году, то есть сразу после событий 1941 года. Давайте посмотрим на воспоминания о Лупенкове, написанные по «свежим следам», поскольку сейчас есть такая возможность:
«В двадцатых числах июля в дивизию были присланы кадровые командиры —комиссар Тихонов, командир Арсенов, капитан Лабутин, Лупенков и другие. Ополченцы многому научились от них, перенимая их боевой опыт. Командиры-кадровики быстро завоевали безграничный авторитет и любовь у бойцов. Капитан Лупенков научил бойцов окапываться и строить заграждения; на рубеже своего подразделения он возвёл прочные укрепления, которые в последующих боях имели огромное значение» [3]
Отметим отдельно последнюю цитату и обратимся к радиопередаче кандидата ист. наук Алексея Валерьевича Исаева, в которой он рассказывал о роли 2-й ДНО в Лужской обороне, у села Ивановское под г. Кингисепп. В своей передаче он подчеркнул, что ополченцы копали «особые» окопы без брустверов, которые не могли зафиксировать немецкие самолёты разведчики (более подробно об этом можно прочитать на нашей странице «Лужская оборона 1941 г.»).
А.В. Исаев в частности говорит следующее:
«Оказалось, что эти ополченцы были очень умелыми бойцами. Например, они копали окопы, но не делали на них бруствер, т. е. на аэрофотосъёмках они были не видны <…> Я не знаю, кому принадлежит эта идея, но по факту немцы не могли зафиксировать позиции, потому что они были без брустверов. Не сказать, что это беспрецедентно, это встречалось, но, тем не менее, это факт ещё редкий в первые годы войны, и те, кто копал такие окопы, — как раз были ополченцы 2-й ДНО». [4]
А. В. Исаев упомянул, что «не знает, кому принадлежит эта идея» — особым образом маскировать окопы. Видимо, он имел в виду, что не знает конкретных имён, так как перед ним просто не стояло такой задачи.
И здесь необходимо уточнить: мы знаем, что навыками ведения боя, тактике и маскировке ополченцев обучали вновь назначенные кадровые командиры. И поскольку 3-й батальон считался образцовым во 2-й ДНО, то с уверенностью можно сказать, что одним из тех, кто обучал ополченцев, был командир батальона, капитан М. Г. Лупенков — этот факт подтверждается историческими свидетельствами.
В своей книге «Иной 1941», посвящённый Лужской обороне, тот же А.В. Исаев приводит такие воспоминания немецкого командования:
«В журнале боевых действий 4-го моторизованного полка указывалось: «Стрелки осторожно вышли из своих укрытий и, кое-где не обстреливаемые противником, добрались до передовой линии укреплений противника. Однако там их встретил настолько сильный огонь, что о продвижении вперед поначалу не приходилось и думать». В своих воспоминаниях Раус с явным неудовольствием констатировал: «Пехота 4-го моторизованного полка занялась безуспешным поиском слабых точек, чтобы все-таки попытаться прорваться. Отброшенные по всей линии смертоносным огнем невидимого врага, наши войска остановились по колено в болотной жиже, уткнувшись в путаницу проволочных заграждений, за которыми находились так и не выявленные советские позиции.» [5]
Вот тут и пригодились окопы без брустверов, которые так и не выявила немецкая аэрофотосъёмка, а также ложные позиции. Командующий боевой группой Раус «с неудовольствием» отметил, что пехота уткнулась в проволочные заграждения и остановилась. Не об этом ли участке 3-го батальона говорит в своих воспоминаниях 1942 года друг Лупенкова — С. М. Бардин? Давайте посмотрим:
«В решающие минуты боев особенно сказалась помощь кадровиков. Командир коммунист Лупенков сумел создать крепкую оборону, научил людей окапываться, вести организованный огонь. Его подразделение за четверо суток отбило 16 атак. Проволочное заграждение на участке было увешано трупами немецких солдат, как веревка бельем после большой стирки. Не менее 500 немецких солдат и офицеров полегли костьми под ударами лупенковцев.» [6]
Сохранилось несколько донесений 1941 года, в которых указано, что на участке 3-го батальона с 8 по 12 августа противник понёс гораздо большие потери. Не будем на этом акцентировать внимание, просто отметим, что тут политрук Бардин занижает потери противника от своего батальона.
У С. М. Бардина остались исключительно позитивные воспоминания о 3-м батальоне. Обратимся теперь к донесениям других политработников, чьи донесения имеют общую тенденцию — они очень скупы на похвалу и в них в основном отмечены недостатки в управлении частями дивизии. Такая была работа у этих людей — выявлять подобные недостатки и «сигнализировать». Например, вот что пишет о 2 полку, батальонный комиссар А. Тихвинский (который, между прочим, говоря о недостатках полка, ставит 3-й батальон Лупенкова в пример):
«….Очень серьезным недостатком надо считать тот факт, что, находясь в обороне, мы не имели прочных укреплений. Полки оборону строили только в одну линию. Причем окопы были примитивными, многие без козырька, а станковые и ручные пулеметы, в лучшем случае, только маскировались, специальных гнезд для них не было.
При такой системе врагу не стоило особо большого труда прорвать линию обороны, выбить нас из занимаемого рубежа. Если бы первый и второй батальоны 2 стрелкового полка построили линию обороны так же, как и 3-й (в 2 эшелона), то немцы вряд ли сумели бы их выбить с занимаемых рубежей – Крутой Ручей и Сяглы….» [7]
Оборона, как пишет А. Тихвинский, на Лужском рубеже строилась в одну линию, однако и фронт был дан дивизии, как мы отмечали на странице «Лужский рубеж», в два-три раза больший, чем полагалось дивизии по штату, — отсюда и построение в линию без резервов.
Как же умудрялся Лупенков всегда создавать резерв (эту его особенность часто упоминает Бардин)? Талантливый командир максимально извлекал пользу из местных условий. Как мы знаем, местность на Ижорской возвышенности сильно пересеченная и заболоченная. И в Ратчино, получив приказ, Лупенков сумел организовать грамотную оборону, — к этому мы вернёмся чуть позже. По всему видно, что 3-й батальон был образцовым во 2-м полку и даже в дивизии.
Как уже было сказано выше, Михаил Григорьевич пользовался любовью у солдат. В чём же была причина? Ведь, судя по воспоминаниям, он строго спрашивал за невыполнение приказа и трусость.
В первые дни боёв дивизия несла потери из-за неорганизованности и отсутствия дисциплины. И поэтому ополченцам не нужна была нянька — они знали, что в создавшихся условиях выживут немногие. Их задачей было принести максимальную пользу, выполнить приказ и остаться живым — именно это от них и требовалось, для этого они и пошли в ополчение. Лупенков дал бойцам веру в то, что они могут побеждать в бою с более опытным врагом. Имея такую веру и вновь приобретённые благодаря командиру навыки, бойцы несли меньшие потери — и это то, что было нужно всем, за это его любили.
«….На рассвете мы пришли в деревню Выползово, полусожженную, покинутую жителями. Лупенков определил подразделениям позиции и приказал немедленно окапываться. День тяжелых боев, бессонная ночь измотали людей, и я предложил дать бойцам сначала отдохнуть. Но Лупенков и слушать не стал. «Мы обязаны думать о сохранении жизни бойца, товарищ комиссар! И прошу вас это понять»,— сухо ответил мне комбат. Небольшая размолвка задела меня. А быть может, я не прав? Обстановка напряженная. Враг может появиться в любой момент. И понял, что зря погорячился....» [8]
Если просмотреть документы, относящиеся к действиям 2-го полка на участке Лужской обороны и, чуть позже, в районе Куты, Большие Корчаны, Ратчино, то становится ясно, что его части действовали более осмысленно и несли меньшие по сравнению с соседями потери. И это при том, что ополченцы были хуже вооружены и им противостояли элитные части Вермахта. Соперником 2-й ДНО были 6-я Танковая и 1-я пехотная дивизия Вермахта — не просто опытные, а сверхопытные вояки, высоко мотивированные, накрученные нацистской идеологией фанатики. И всё же ополченцы постоянно наносили им урон — как отметил историк А. В. Исаев, «снимали стружку». Таким образом, войска Вермахта постепенно растрачивали силы перед штурмом Ленинграда, а позже и Москвы — и в этом, несомненно, особая заслуга 3-го батальона.
О героическом батальоне капитана Лупенкова существует очень много источников. Тем, кто захочет познакомиться с ними ближе, мы предлагаем обратиться к списку литературы в конце этой страницы, а сейчас ограничимся лаконичным перечислением подвигов самого Лупенкова, из наградного листа к Ордену Ленина, от 21 августа 1941 года:
«...товарищ Лупенков показал себя одним из геройских командиров, ведя за собой подразделения своего батальона. Мужественно и стойко отражал многократные атаки противника, умело руководил боем и личным присутствием воодушевлял бойцов. Бойцами его подразделения взяты такие важные трофеи, как радиостанция с кодом, знамя, много трофеев и важных документов о расположении противника, подбито 4 танка. Будучи контужен и ранен, свою позицию не оставил. Пользуется большой любовью бойцов. Заслуживает правительственной награды.»
